Губки
крашу
шоколадной помадой.
Так
я чувствую себя
желанной
и классной.
Никого не околдовываю.
Не требую
обещаний.
Пальцы
гуляют
по краю
твоего тёплого взгляда.
Свет
ложится на плечи,
как нежное признание.
Мир
вокруг нас
затих,
словно в ожидании.
Дышим в унисон.
Без выпрашивания
слов
и знаков.
Так просто —
быть рядом.
И это —
уже награда.
Я не строю планов.
Не клею
на завтра
ярлыки.
В этой кофейной гамме —
вся
моя
правда.
Мы
друг для друга
сейчас
бесконечно близки.
Без ожиданий.
Без долгов.
Без фальшивого «надо».
Пусть этот привкус
сладости
с тонкой горчинкой
Станет паролем
для тех,
кто умеет молчать.
Я остаюсь собой.
Не второй половинкой.
А целой вселенной.
Которую —
не исчерпать.

Я больше не плачу.
Довольно, мерзавец.
Все слёзы — другому.
Он новый избранник.
В нём бездна харизмы
И ноль идеала,
Таких аморальных
Я раньше не знала.
Он мастер по части
Пустых обещаний,
Профессор лапши
И маэстро развода.
В моем хит-параде
Нервных окончаний
Опять побеждает
Такая порода.
Так что отдыхай,
Мой бывший мучитель,
Нашелся покруче
«Талантов» ценитель.
В тебе было слишком
Всё серо и пошло,
А этот — эстет,
Он ломает роскошно.
С таким и погибель
Звучит как курсив.
Свободен, родной.
Уволен. Мерси.

Сложность — это глина,
в которую вдавлены наши страхи
и надежды.
Лишь пройдя через пламя, она обретает прочность.
И ценность её — не в лаковой идеальности, а в тепле рук, шлифующих каждый изъян.

Жить в своё удовольствие,
Не зная чужого горя, —
В полном самодовольстве
С совестью вечно споря.

За заборами прятаться,
Мир заслоняя рукой,
Сытыми разговорами
Тешить себя покоем.

Главное — верить искренне:
«Всё, что болит, — не наше».
Мир за стеной пристани
Просто испачкан сажей.

Тревогу топить в неге,
Правду звать ожогом,
К выдуманному богу
Шествовать по дорогам.

Из лжи возводить чертоги,
Слухи встречать усмешкой,
К тем, кто в пыли у дороги,
Относиться как к пешкам.

Но в золотой неволе
Воздух застынет ватой.
В сердце, не знавшем боли,
Вырастет страх расплаты.

Рухнет фасад бумажный,
Всё, что считалось важным, —
В прах превратится жаждой
Души неприкаянной каждой.

Люди уходят не от тебя, а от скульптуры ожиданий, которую
ты лепил из комплиментов.
Как только гипс трескается — исчезают те, кто любил не автора,
а статую.

Настоящая близость — это не эйфория полёта, а выдержка альпиниста.
Мы не парим в облаках, а прокладываем маршрут,
высекая доверие
в холодных скалах непонимания.

Позволь себе роскошь — дышать в унисон
Лишь с собственною душой.
Твои шрамы и сила — не пепел, не сон,
А почерк твой — золотой.
Не ищи отражения в мутной воде
Чужих, неподвижных глаз.
Пусть внутренний гул подчинится звезде,
Что в мыслях твоих зажглась.
Будь странной кометой, сияй в темноте,
Когда тяжело — просто пой.
Иди не за кем-то в пустой суете,
А следуй лишь за собой.
Позволь себе счастье — здесь и сейчас,
Чтоб день твой огнём расцвёл.
Ведь ты — это автор. Ты — запертый зверь,
Который свободу обрел.
Среди равнодушных, застывших лиц
Не жди, что тебя поймут.
Твой путь — это книга без пустых страниц,
Где смыслы, как реки, текут.

Душу лечит не усилие, а покой.
Как зарастает старая тропа,
так и свобода прорастает
на месте боли, которую
наконец перестали кормить привязанностью.

Не больно.
Дышу.
Совершенно свободна.
Чужому вниманию не подконтрольна.
Сорвана цепь.
Точка поставлена.
Экран погас.
Нет виноватых «среди» и «сейчас».
Соль на губах.
Океан отступил.
Я ухожу из-под власти могил.
Тех, где обида лежала в пыли,
теперь только ветер и шёпот вдали.
Шаг за порог.
За спиною — зола.
Я наконец-то себя обрела.
Снято проклятье с сомкнутых уст.
Вычеркнут адрес.
Рассеялся дым.
Сердце становится снова живым.

Обесцениваю обиду,
Теряю её из виду.
Была океаном боли —
Стала щепоткой соли.
Нет смысла копаться в ранах,
Искать виноватых, правых.
В пустых и немых экранах
Не встретить путей исправных.
Я ставлю на этом точку,
Срываю с души цепочку.
И в чистую, в белую строчку
Вхожу по одному шажочку.
Урок усвоен досрочно,
В душе не осталось рока.
Свобода — бесценный почерк,
Вне власти чужого ока.
Вдыхаю прохладу вольно,
Мне больше совсем не больно.

Когда дочь перестаёт скучать по отцу, отпадает и потребность любить чужих мужчин.
Исчезает нужда в «хочу» и «моё» — тех желаниях, что поощряют конкуренцию за внимание, а не за любовь.
Любящий человек никого и ничего не теряет.
Он себя первым возлюбил.
Освободившись от ненужных страданий и рекомендаций по уходу за драгоценным сердцем.
Так сердце, излечённое от старой тоски, становится самодостаточным храмом.
В нём больше не гуляют сквозняки чужих ожиданий и нет нужды запирать двери на замки ревности.
И в этой безоговорочной свободе рождается тихая истина: чтобы быть по-настоящему с кем-то, нужно сначала научиться быть целиком у самого себя.

Сила — в умении выбирать,
кого слушать: дай сердцу слово,
и оно станет ключом, открывающим только те двери,
что нужны твоей душе, оставляющим закрытыми все лишние входы.

Разные люди — разные судьбы.
Кто-то счастье хранит,
как медаль в кармане,
Кто-то чувствами торг
ведёт в обмане.
Кто-то поёт во весь голос,
чтоб слышали стены,
Кто-то молчит так глубоко,
что у эха нет тени.
В этом сокрыта их
странная правда:
Кому-то дано любить,
а кому-то — учиться прощать.
Где каждый идёт по
краю к далекому свету,
Пытаясь в себе человека
на миг отыскать.

Забудь мой адрес.
Чувства остыли.
Хватит шансов.
Ты их не считала!
Из нашей искры
лишь серый смог.
Ты роль играла,
но маска сползала.
«Святая» снаружи.
А в мыслях — корысть!
Твой пафос дешёвый
пустой антураж.
В этом сценарии ты
— главная крыса,
спутавшая искренность
и вернисаж.
В твоём лексиконе
лишь жадное «дай»,
пустота в глазах,
где была душа.
Ты собственноручно
разрушила Рай,
жизнь превращая
в гнилой балаган.
Не стучи в эту дверь.
И назад не спеши.
Твой путь — это фарс,
а не мелодрама.
Я верить в подделку
твою перестал.
Довольно спектакля.
Смертельна эта яма.
Конец монолога.
Финальный обвал.

Нарцисс любит не личность, а низкую самооценку созависимой.
Сильная и самодостаточная его не привлекает.
Такая сразу кастрирует и не вспомнит имя даже.
Ей не интересны игры, поскольку выбирает стабильность и гармоничность в отношениях.
Эмоциональные качели тоже не по душе.
Поэтому таких нарц избегает подобно чумы.
Другое дело - созависимая!
Сомневающаяся в своей привлекательности как афродизиак для жизненной силы нарца.
Он знает что ей надо!
Любовь, любовь и ещё раз любовь.
Именно от него.
Хоть вокруг неё стадо влюблённых оленей, она будет выбирать проперженного барана независимо от знака зодиака, так как хочет чувствовать себя слабой, ранимой, беззащитной девочкой которая до жути боится остаться нелюбимой и брошенной у разбитого корыта.
И зря!
Власть в её руках, не у нарца.
Он понимает это прекрасно, и давит своей пяткой на её матку, желая отобрать это право.
Право на счастье быть независимой.
Право на счастье быть красивой и любимой даже без лайков и подарков.
Право на счастье быть сильной чтобы оторвать яйца и отправить на свалку прошлых воспоминаний которые когда-то посеяли обиду и травму от нарца.

Не обидь человека, пусть
даже он зла заслужил.
Выше бедности сердце
поставь, как источник сил.
В нём тепла и молитв больше,
чем в пересудах пустых,
Что за тенью беды по
следам тяготеют твоим.
Не гаси этот пламень,
когда накрывает тьма,
И не слушай того, чья
душа холодна и нема.
Пусть обида растает,
как серый и призрачный дым,
Важно то, кем ты стал —
и остался ли вправду живым?
Мир подчас беспощаден,
но ты не ищи вины,
В тихом сердце — ясней,
чем в раскатах полночной войны.
Выше мнимых побед
и любых мимолётных наград —
Сбереги в себе свет,
не впуская в сознание яд.

А ты не спрашивай у человека:
«Почему он тебя не ценит?»
Забей — не тянись за светом, отойди,
Живи ради сердца, что бьётся лишь на время.

У каждого своя, неизбежная роль.
Пусть он не заметит, пусть пройдёт мимо.
В тебе — целый мир: и счастье, и боль.
Пусть не оценит — да что с того?

Ты выживешь, справишься — таков у жизни ход:
Кто себя ценит, тот и дальше пойдёт.

И пусть он писаный красавец,
Не мой сегодня этот мир.
Душа не примет, не признаёт —
В ней на замке лежит ответ.

Ведь где-то ждёт меня тот самый,
Чей смех разбудит в сердце лето.
Не внешний лоск, а зов родной —
Моей души источник света.

Ищу я искренность и страсть,
А не бездушную картинку,
Чтоб в чувства с головой упасть,
Стерев фальшивую начинку.

Чем меньше кого-то хвалишь,
тем больше себя любишь.
И зависть, словно мармеладка,
рассасывается сладко.
А критика, как шоколадка,
на сердце ложится гладко.
И кажется мир идеальным,
хоть в общем-то он нереальный.
Но в этом «фантике» обмана
нет ни обиды, ни изъяна.
Я не боюсь ни зла, ни фальши,
иду по жизни своей дальше.
Весь этот мир — моя игрушка,
моя любимая подушка.
И пусть твердят, что это грех, —
мой тихий, внутренний успех
мне слаще всех земных побед.

Бывает, душа не ляжет,
Хоть человек хорош собой;
Не урод моральный вовсе —
И всё равно пустой.
Он честен в слове, ровен,
Но в нём нет искры той,
Чтоб вспыхнуло желание
За ним идти тропой.
Нет в нём харизмы, шарма,
Нет той особой соли,
Что манит и пленяет
Помимо нашей воли.
Всё правильно, прилично,
Но скучно до зевоты...
Таким быть, может,
Не стать героем роты.

В зеркальном лабиринте
отношений искренность — это полироль.
Она стирает мутную плёнку инфантильности, и тогда в отражении появляются двое взрослых, готовых ступить
на путь зрелой взаимности.

Я — сама себе чудо, удивительная, живущая,
Часть природы, капля в океане,
Вечная истина в зыбком тумане,
Искра, что пламя разбудит в вулкане,
Мудрость Вселенной — застывшая в камне,
Сердце бьётся, не зная изъяна,
Смело иду по дороге желаний,
В гармонии с миром нашла признание,
И счастье моё — миг, свободный от страданий.

И на твоём пути взойдёт счастье;
Верь в это, не шути с душой — не допускай сомненья.
Не торопи, не требуй высшей власти,
Цени покой, храни благословенье.
Пусть каждый шаг приносит тихое везенье,
В простых вещах ищи светлое прозренье.
Дай сердцу время — и найдёшь своё спасенье.

Любовь вспыхивает
как импульс сердца,
но лишь взаимность переводит
её в плоскость осознанной эмоциональной зрелости чувств.

Я стала ценить не возраст,
а любовь к себе — и тех
редких людей, у которых
одна цель: любить в ответ.

А я не такая, как все —
высокомерна, и в этом — секс.
Я — королева, что посмела
жить так, как хочется — и точка.
Мой трон изыскан, но далёк —
не каждый к нему подойдёт.
Я знаю цену этих строк,
Мой мир — лишь избранных зовёт.
Пусть кто-то злится, кто-то тает,
глядя на мой полёт и стать.
Мой путь — для тех, кто понимает,
как дорого "собой" блистать.
И жду того, кто в этом блеске
увидит свет родной звезды,
кто сам горит, не ждёт подачки —
достоин этой высоты.

Безупречен, словно статуэтка,
Хоть на выставку неси.
Но внутри — глухая клетка,
Одиночества и тоски.
На обложке глянцевой — герой,
А присмотришься — лишь манекен.
Нету искры, нет драйва,
Скучная до дрожи книжка.
Рядом с ним зеваешь сладко,
Хоть и манит внешний вид.
Всё при нём, да только шатко
Сердце призрачно стучит.
Он — фасад без сметы, плана,
Декорация, мираж и дым.
Сколько пафоса, обмана!
Лучше уж... побудь один.
Пусть любуются другие
На холодный этот храм.
Мне ж подавай глаза живые,
А не этот фарс и балаган!

Серебристым пухом землю укрывает,
Нежностью ложится на ладони мне.
Едва заметно в танце она кружит,
Желая тишины, истомы в снежном сне.
Искрится светом в морозном воздухе чистом,
Неповторима в хрупком узоре своём.
Красавица зимы, летящая быстро,
Ангел спокойствия в мире земном.

Зима укрыла мир в белый свет. 
Словно слёзы, они лежат, 
Скрывая в себе печали след. 
Снег укутывает всё в тишину, 
Сердце шепчет о том, что будет, 
Скоро с ветром веселье придёт, 
И любовь снова в мир к нам войдёт. 

Непонимание — это когда
твоя мысль, словно ведро,
падает в колодец чужого мира,
а при попытке её достать верёвка рвётся, и ты остаёшься с пустыми руками, потому что мир другого человека оказался герметичен.

Опять война?
Скучно.
Опять то горе, плач и вечный срач.
Те же крики, та же ложь — пустой и тусклый мрак.
Мы снова смотрим в шум, где правит старый страх.

И мыслей нет других — лишь горькая зола,
Что оседает в сердце, где цвела весна.
Разбиты все мечты, надежды — в пух и прах,
И только эхо боли звучит теперь в умах.

Куда бежать, где спрятаться от этой тьмы?
Везде лишь отголоски новой кутерьмы.
И души, что пылали, гаснут без следа,
Оставив после себя пустошь навсегда.

Зачем все это, если финал один?
Лишь скорбь, руины, да безмолвный сплин.
Быть может, в этом хаосе найдем мы свет,
Или же сгинем в нем, оставив бледный след?

Пока лишь тишина, да ветер-озорник
Разносит по земле наш горестный крик.
И в этой скорби общей, может быть, найдем
Силы, чтоб построить новый, лучший дом.

А кто-то по тебе скучает,
И бумажное сердце вручает,
На нем лишь имя и печаль,
Ушедших дней ему не жаль.
И хоть бумага так хрупка,
Любовь его прочней песка,
Что держит форму сквозь года,
Не исчезая навсегда.
Оно летит к тебе, поверь,
Открой же любящему дверь.
Ведь только ты — его ответ,
Надежды негасимый свет.

Мы с тобой не подошли,
А сейчас вот сошлись,
Может, обрели в любви
Пазлики твои и мои?
Сколько было пустых тех дней,
Сколько пройдено врозь дорог.
Стали мы и мудрей, сильней,
Наконец-то ответ этот прост.
Не спешили, искали себя,
Чтобы встретиться в нужный момент,
Понимая друг друга, любя,
Завершая свой эксперимент.

Никто никому ничем не обязан — вот истина.
Ни подарком, ни добрым словом честь не купить.
За боль не плати злом: месть света не прольёт,
Злом не отвечай — путь тот напрасен и глух.
Дар — лишь свободный жест: выбор — дать иль смолчать.
А быть рядом — значит ждать, без ведения счёта.
Будь сам себе опорой в вихрях земных,
Ведь каждый выбирает, как этот крест нести:
С обидой в сердце чахнуть, или свободно цвести.

Он не имел медицинского звания.
Он просто входил, как старый друг, — чуждый диагнозам и советам, с пустыми руками, но с бездонной способностью внимать.
По коридорам клиники ступал замедленно, бережно ступая по эху.
Бледный свет ламп ложился на стерильную плитку мягкими акварельными полосами, точно страницы неспешно раскрытой книги.
Его называли чудаком — тихим шепотом, с тенью полуулыбки.
Так говорят те, кто привык измерять добродетель строкой в резюме и печатью в справке.
У него не было печати.
Было сердце.
Было несокрушимое здоровье духа и тела.
И было время — единственный дар, который он преподносил тем, кого мир обрек на забвение.
В руках его чаще всего дымились тёплые булочки — не глянцевые фабричные изделия, а свежая, пышная выпечка с румяной корочкой и дурманящим запахом масла.
Он разламывал их неспешно: корочка мелодично шуршала и крошилась, из теста поднимался лёгкий пар, и воздух наполнялся ароматом дрожжей и ванили. Крошечный кусочек предназначался тому, кто тихо напевал детскую песню; половинка — тому, чьи пальцы вечно леденели от пронзительного холода одиночества.
Суть была не в пище, а в жесте: крупица живого, домашнего тепла в мире искусственного света.
Люди жили по своим внутренним законам.
В комнатах — свои часы, свои страхи, свои нежданные праздники. Праздники случались в полдень и посреди ночи.
Он сидел рядом и слушал.
Иногда часами — одну и ту же историю о дереве на углу, о собаке, что вернулась домой.
Для него каждое повторение звучало как впервые; в словах он искал не смысл событий, а обнаженную человечность между строк.
Одной женщине мерещилось, что за стеклом — вечное лето.
Она плела воображаемые венки и вручала их ему.
Он шутливо примерял их, обращаясь к ней по имени, и смеялся вместе с ней.
Смех здесь — драгоценнейший цвет; он разводил его как акварель: немного воды, немного света, и мир вокруг менял свой неумолимый тон.
Ему оставляли записки: неровные, дрожащие строки — «Возьми мою музыку», «Не уходи», «Запомни меня».
И он отвечал не словами, но молчаливым присутствием: чашкой крепкого чая, предложенной тёплой кофтой, легким движением ладони по столу.
Это было немое подтверждение: ты существуешь, и это имеет значение.
Он знал: всех не спасти.
Видел, как тишина иногда закрывает окно навсегда, и это причиняло боль.
Но есть и другой вид спасения — тихое, неофициальное: подарить человеку минуту, когда он один; дать почувствовать тепло живой ладони; запомнить улыбку, даже если она прячется за рудиментами прошлого.
По вечерам он возвращался домой с запахом выпечки на пальцах и лёгкой усталостью в коленях. Квартира была обыкновенной: книги, стол; на подоконнике ждала миска, где лежали оставшиеся булочки.
Он ставил миску и смотрел в окно, где город хранил свои больницы и свои спасения.
В тишине, закрыв глаза, он понимал простую, как мир, истину: всех не спасти.
Зато можно прийти.
Можно остаться.
И этого иногда достаточно.

Она любила серые носки не за удобство, а за возможность раствориться в них.
Вязаное полотно, бледное, как утренний туман, безмолвно обнимало щиколотки.
Это была её тихая, незаметная броня.
В серых складках не было ни искры, ни отблеска, ничто не кричало о желании быть замеченной.
Носки служили ей и маской, и убежищем от мира, где таились нежность, стыд и те грани личности, что боялись выйти на свет.
Утро начиналось с мандаринов, которые она выбирала словно настроение: гладкие, чуть бархатистые, пропитанные запахом далёкого лета.
Кожура трескалась под ногтем, цедра взлетала в воздух, источая терпкую сладость.
Оранжевый сок брызгал маленькими фейерверками радости.
Вкус масла цитруса и хруст мякоти становились её личной, небесной отрадой.
Подруга иногда предлагала добавить цвета, но цвет означал представление, а её тихая революция не нуждалась в громких жестах.
Надеть серые носки, очистить мандарин, позволить себе улыбку, скрытую от всех — вот и вся жизнь.
В дождливые вечера миска мандаринов на подоконнике светилась, как созвездие оранжевых планет.
Это было молчаливое напоминание: можно жить в полутонах между оттенком серого и лучом света, собирая радость по долькам.
Счастье приходило не взрывом, а волной.
Это была её частная палитра, не предназначенная для чужих глаз.
Итак, день за днём она жила в серых носках и с оранжевым привкусом на губах, доказывая прежде всего себе: счастье — не зрелище для других, а то, что чувствуешь ты, когда закрываешь глаза.

Знаете, у меня два кавалера.
Один рыжий, второй — чистое черное счастье.
И я, честно говоря, везучая: с ними я строю любовь и страсти.
А все эти разговоры... про то, что от кошачьих какашек шиза бывает?
Не верю, кстати.
С мужиками она гораздо чаще!

Ты мало знал меня, увы.
Не осуждаю, нет, ничуть.
Мы раны нанесли друг другу,
Пройдя свой горький путь.
Страница закрыта. Финал.
Роман окончен. Точка. Всё.
Пусть отдохнет душа твоя,
Уйдет наваждение мое.
Отпускаю безвозвратно,
Не держу и не зову.
Больно? Да, невероятно.
Но я дышу. И тебя прошу...

Ревность — это сигнал о том, что потребности не совпадают.
Может ревнуя, ты на самом деле хочешь уйти от человека, а не подтверждать свою значимость.
Почему ему должно быть больно, если ты выбираешь себя?
И почему ты должна страдать, когда он, устав от твоих психозов, с радостью выступает инициатором завершения ваших прекрасных отношений, ставя клеймо "неконтролируемая ревность"?
Долой это неуважение и к чёрту эту боль — приоритет за собственным достоинством и эмоциональным благополучием.

Ревность — это
прожектор страха,
направленный не на человека,
а на фантом иллюзорной взаимности.

Душа, видящая в тебе
лишь хорошее, никогда не опустится до злословия:
в ней царит любовь,
основанная на глубоком самоуважении.

Не душа изменилась — а сила.
Выросла, окрепла, закалилась.
И теперь не согнуть, не сломить,
Этой волею я окрылилась.
В моём сердце пылает огонь,
Жарче тысячи ярких звёзд.
Протяну к нему теплую ладонь,
Он поможет пройти через мост.
Мост из страха и прошлых обид,
Где оставила слабость свою.
Мой характер отныне — гранит,
Не сломлюсь я отныне нигде,
Лишь вперёд направляю свой взор,
Пусть расстелет цветы мне Бог,
Из обломков потерь и тревог.

Щедрое лицо
да расчётливое сердце —
вот формула
здорового доверия.

Ты молодец — сердце бережёшь всегда,
В шторм и в тишине не предаёшь себя.
Шёпотом лечишь, не впуская туда зла,
И там, где была тьма, уходит прочь мгла.
Ты молодец: с таким сердцем дорога будет светла.
И дух твой не сломлен, и вечно душа молода.
Ты — свет в ночи, горящая звёздочка,
Гори, живи, люби, ведь жизнь одна!

Взаимность — это когда ничего не хочешь и никого не ждёшь, не доставляя никому ненужных хлопот.
Но за тобой интересно наблюдать.
Поразвлечься.
Поковыряться.
Посомневаться.
Вызвать хоть какую-то эмоцию, способную расшевелить мозг. Почувствовать дикий восторг или, быть может, лютый дискомфорт.
И осознать, что лишь в этой холодной отстранённости и состоит истинная, ничем не замутнённая жизнь.

Ты назвал меня своей — и мир стал нашей картой,
Иду по ней неспешно, зная: нет пути обратно.
Когда теряюсь в шуме, в твоих тёплых объятьях
Обретаю тихий рай, и страх уходит безвозвратно.
Здесь каждый вздох твой — дом, где сердце бьется чаще чем когда-то.
Пусть мир вокруг огромен — мы его рисуем лаской.
Наш компас — лишь Любовь, горящая во мраке.
И стрелка не дрожит, указывая верно путь ко Счастью.

Тебя я нежно обнимаю,
Прошлое любя отогреваю.
Все тени и страхи оставляю —
Храню тебя в ладонях,
Где холоду нет места.
Из трещин проступает поле,
Там расцветает прощение.
И шепчет нам надежда,
Что дарит тихое спасение.
Мы вместе глубоко вдыхаем
И чувствуем, как боль становится мягче.
В наступившей тишине мы замираем,
Зная, что отныне будем счастливей.

Стираю обиды, и сердце не разбито,
Слепа к чужим лицам, бесчувственна к их играм.
Сжимаю дни в ладони, чтоб не расплескать боль,
Храню себя как храм — вне толпы и клятв.
Я строю мир внутри, где каждый вздох — молитва,
Где стены — тишина, а двери — только свет.
Мой дух неуязвим, душа моя открыта,
Я — собственная крепость, где сомнений нет.
Где правит мой покой, где властвует мой Бог.
И пусть бушует мир, пусть страсти рвутся ввысь —
Мой храм непоколебим, над суетой парящий.
Я выбрала свой путь, и в нём — иная жизнь,
Иду вперёд, где свет не меркнет, не погаснет.
Мой компас — моя суть, мой берег — вечный смысл,
И этот мир внутри поистине прекрасен.

Не злюсь на тех, кто чувствовать не может,
Не жду от них ни света, ни тепла.
Их пустота меня уже не гложет, —
Мой путь лежит, где искренность жива.
Там будет тот, кто ценит тишь и берег,
Он не затмит собой ни ночь, ни день.
Он просто будет рядом — и поверишь:
Достаточно, чтоб разогнать всю тень.

Они встретились в интернете, где лица отполированы до блеска, а свет ложится по правилам.
Профили — как витрины: аккуратные фото, короткие биографии, пара удачных шуток.
Переписка шла легко: сперва о погоде, потом о фильмах.
И вдруг две фразы сцепились - «Ты правда без фотошопа?» - «Неужели и здесь бывают красивые люди без фильтров?»
От текста - к делу: договорились встретиться у фонтана в старом сквере.
В день встречи они задержались перед зеркалом - не из тщеславия, а чтобы справиться с мелкими неудобствами: лакированные туфли жали пальцы, новые кеды впивались в шов, шнурки стягивали щиколотки, словно удерживая привычный силуэт.
«Пройдёт, — говорили они себе».
В этом слове звучали надежда и признание и вместе с тем боль.
У фонтана они увидели друг друга: сначала по глазам, потом - по походке.
Первые слова неловко сползли на тему обуви.
Смех снял напряжение.
Сели на бортик и, не стесняясь прохожих, сделали снимок ног - мозоли, ремешки, шнурки, следы от новых пар.
Кадр стал маленьким манифестом: знаком того, что перед тобой человек со следами примерок и без ретуши.
Разговор ушёл глубже: о фильтрах и масках, о родителях, работе, о страхе сказать правду и не быть услышанным.
Иногда слова падали на воду и расходились кругами.
Иногда молчание собирало детские фотографии и тихие радости.
Он снял туфлю и потрогал натёртый палец.
Она подтянула шнурок.
- Твои туфли жмут?
- У меня то же самое.
В этом обмене не было позы - только простой перевод боли в слова.
Они сделали шаг не к идеалу, а в тонкое пространство доверия: сначала осторожно, словно проверяя прочность мостика между берегами, затем легче, подстраиваясь друг под друга, будто учились ходить в одной паре.

Вредная правда шепчет, как змея, и впрыскивает яд — откровение раскрывается кровоточащей раной.


Грубая правда просто рвёт ложь зубами, оголяя боль — словно язык огня, который не греет, а выжигает память.

Дети — не солдаты,
В руках их — не гранаты.
Их щит — это мама,
Её голос — стена.
Папа — их броня,
Его сила — в мире,
А не в пулях.
Пусть детство будет домом,
А не полигоном страха.
Пусть смех их заменит
Гул и треск пустых патронов.
Храните их мир,
Дайте выбор, дайте крылья —
И вырастет мир там,
Где растут дети без войн.

Я обнаглела —
Вычеркнула тебя
Из сердца.
Переиграла судьбу
За одну ночь
И оставила место
Для рассвета.
В ладонях — пустота,
Полная света,
В ней отражается уход —
И горечь, и покой.
Я отпускаю твой образ,
Как письмо в окно,
И ставлю двери в мир,
Где нет твоих ключей.
Благодарю за опыт
И выбрасываю замок
В корзину —
Пусть ржавеет там,
Где были твои
Обещания.
Свобода ничем не обязана,
И это её главный плюс:
Я не платила ей —
И нет у нас счётов.

Жили в лесу Ёжик и Лисёнок.
Оба любили играть, бегать по поляне и слушать рассказы старой Совы.
Но жили они по‑разному.
Ёжик любил порядок.
Вставал рано, гулял по утрам, собирал ягоды и грибы без спешки, аккуратно складывал запасы в своём дупле.
Перед сном всегда чистил иголки, ложился по‑раньше и просыпался бодрым.
«Радость как ягоды: если не думать о завтра, на зиму ничего не останется», – говорил он.
Лисёнок же любил вечеринки. Задерживался до поздней ночи у болота, угощался чужими лакомствами, нюхал цветы и прыгал вокруг костров.
«Жить надо сейчас», – говорил Лисёнок, махая хвостом, – «Завтра можно отложить заботы».
Наступила осень с затяжной непогодой: дождь шёл неделями, ветер дул холодный, и звери начали подхватывать простуду.
Сначала все надеялись, что это пройдёт, но болезни продолжали ходить по лесу.
– Ух, – сказал Лисёнок однажды, потирая горло, которое першило, – а мне ещё хотелось послушать вечернюю песню Соловья. 
Ёжик пришёл к нему с корзинкой.
– Пойдёшь домой и отдохнёшь, – сказал он спокойно. – Тепло, сон и здоровая еда помогут.
– Ну что ты, – отмахнулся Лисёнок, – я переживу.
Пойду немного посижу у костра – и всё пройдёт.
Он всё же пошёл, но ночью стало хуже.
На следующий день Лисёнок едва шевелился: тело болело, глаза были тусклыми, а запах дыма от костра казался ему резким и чужим.
Ёжик пришёл снова, на этот раз с рюкзачком: тёплые носки, термос с травяным отваром и несколько мягких одеял.
Садясь рядом, он сказал коротко:
– Если я вовремя ложусь и правильно питаюсь, утром могу бежать по поляне без усталости – и болезни отступают быстрее.
– Я думал, – прошептал Лисёнок, – что радости вечны.
Что если пропущу вечер, жизнь пройдёт мимо.
Ёжик улыбнулся и положил рядом ещё одну баночку с мёдом.
– Радости приходят, – сказал он, – но им нужно место, где остаться. Если есть силы – здоровье – можно долго и полно их принимать.
А без сил даже самый весёлый праздник становится чужой вещью.
Прошло несколько дней.
Лисёнок лежал под одеялом и слушал шум дождя по крышам нор. Иногда думал о вылазках, иногда о старой Сове, что обещала рассказать новые истории, но вставать не было сил.
Ёжик приносил еду, рассказывал, как аккуратно собирать мёд, и иногда выводил друга на короткие прогулки по утренней росе – чтобы солнце согрело и настроение поднялось.
Когда Лисёнок немного окреп, он спросил по‑дружески:
– Как ты так выживаешь зимой? 
– Просто я стараюсь, – ответил Ёжик. – Беречь себя сейчас – значит играть дольше потом. Ходить по утрам, есть хорошую еду, ложиться вовремя – это не скука, это забота о себе.
Лисёнок задумался.
Он вспомнил, как раньше возвращался домой уставшим не от игр, а от желания забыться.
Стало неудобно: как можно было так относиться к себе?
Пришла весна.
Лисёнок по‑прежнему любил весёлые встречи, но теперь гулял по утрам с Ёжиком, ел то, что помогало восстановиться, и старался ложиться раньше после вечерних игр.
Он всё ещё смеялся громко у костра, но уходил домой вовремя, забирая с собой тепло и силы.
Теперь гости приходили не на одну ночь, а оставались надолго: у Лисёнка был чай, тёплые носки и силы смеяться.
Смеялись они дольше, слушали песни Соловья, и лес стал казаться добрее – всё это произошло благодаря заботливому другу Ёжику.

Сегодня носишься, всех клянёшь — в голове война, 
Злишься на весь свет, будто правда лишь одна. 
Психуешь по херне — притормози, не навлекай беду, 
Выдохни — пусть грохот в груди уйдёт на ходу.

Оставь мелкие войны, что тихо съедают дни, 
Не тащи на плечи тяжести, что вовсе не твои. 
Пусть «прощай» станет дверью, а не словом пустым, 
Пусть мир войдёт в дом шагом тихим, а не криком злым.

Сними броню обвинений, что давит на плечи, 
Мягкость — не поражение, а умение лечить. 
Позови друга, выпиши всё на лист — пусть проблемы станут списком, 
И уедут прочь, как пустой вагон по рельсам в ночь.

Просить прощения — это действие: вынимаешь из груди тяжесть и швыряешь её в чёрную воду, слушаешь, как трескается твоя вина и как уходят волны.


Прощать — состояние: держишь пепел на ладонях, чувствуешь тепло прошлого и отпускаешь его в землю, чтобы не обжигаться снова.

Моё меня найдёт,
И слёз чужих не надо.
В сердце — тепло и
Любовь, я иду вперёд.
Пусть мир жесток,
но я не сломаюсь —
свет под ногами,
цель в каждом вздохе.
Я найду своё место,
где не будет горя и слёз.
Там утро будет мягким,
и дни станут светлей.
Я соберу свои силы,
как звёзды собирают небосвод.
Из тех искр простелется
Дорога — ясный, верный ход.
Там дом откроет двери,
И я стану снова Живой.
Там нежность будет рядом,
И в сердце — тихий покой.

Ты — мастер, я — ученица, 
Свет в сердцах — наш общий дом. 
Ты показываешь мне мир, 
где каждый штрих — сама жизнь, 
где в каждой мелочи — прелесть, гармония и смысл.

Я слушаю твои слова — 
как ода, звучащая в тишине, 
и в каждом твоём уроке 
нахожу своё отражение.

Сквозь тернии и преграды 
мы идём, не зная краха, 
ведь вместе, рука об руку, 
мы творим свой собственный знак.
Ты — мастер, я — ученица,
и свет наш вечен, как жизнь в любви.

Критик — сапёр слов: шагает по строкам с лопатой сомнений — разминирует банальность,
спасая смысл от ржавчины лжи. 

*благодарочка, Андрею Протасову за великолепную фразу в мою головушку прекрасную*

Береги себя — даже от меня,
если я разочаруюсь и уйду.
Не держи слёз в тишине ночной,
не прячь боль — отпусти её в дождь.
Живи в красках утра, открой окно,
распахни сердце — впусти рассвет.
Верь в себя — любовь найдёт дорогу.
Живи, не ломайся под тяжестью ожиданий, 
дыши — каждая минута — твоё маленькое чудо.